В начале ноября в Москве прошла XIV Всероссийская практическая конференция-семинар «Государственные и муниципальные закупки – 2019», организованная Институтом государственных и регламентированных закупок, конкурентной политики и антикоррупционных технологий. В рамках мероприятия представителями ключевых ведомств были озвучены планируемые новшества и изменения в сфере российских закупок.
Редактор «Гражданского контроля государственных закупок» Александр Строганов побеседовал с директором Института Андреем Храмкиным о системе государственных закупок в России и о планируемых изменениях законодательства.
ХРАМКИН Андрей Александрович, директор Института государственных и регламентированных закупок, конкурентной политики и антикоррупционных технологий, к.э.н., возглавляет Институт с 1998 года. Председатель Ассоциации экспертов по госзакупкам.
Строганов: Здравствуй, Андрей! Мы знакомы с тобой очень давно, поэтому предлагаю без лишних реверансов обсудить тему, которая затрагивает тысячи наших коллег и является профессиональной для нас с тобой.
Храмкин: Привет! Конечно! Давай начнем.
Строганов: Тогда сразу задам провокационный вопрос: Что-то можно поменять в законе, чтобы он более-менее работал? Или нужно «до основания, а затем»?
Храмкин: Знаешь, когда мне такие вопросы задают, во мне борются два персональных начала. С одной стороны, я руководитель образовательного учреждения, поэтому чем хуже ситуация с нормативкой и чем больше к ней вопросов, тем лучше для моего института. Ведь на этом зарабатывают те, кто занимается образованием и консалтингом. Поэтому, с точки зрения шкурного интереса, я бы сказал: «Да, надо все отменить и написать все заново. И заново всех обучить и заново там всё отшлифовать … это же такие деньги».
Строганов: Понимаю. Особенно если таким «учителем» назначат единственного источника.
Храмкин: Это вряд ли. В России это сделать невозможно, потому что просто слишком много заказчиков, их больше миллиона и единовременно всех обучить невозможно просто физически. А если по совести, я вообще не люблю революционные преобразования. С моей точки зрения, хотя эволюция может выглядеть и длиннее и дольше, но она проходит более мягко и более комфортно для всех участников. Ведь госзакупки – это система, которую нельзя остановить на недельку или на две, за это время все под наладим и запустим заново. Ее не остановишь, она работает постоянно и революционные эксперименты для нее не годятся. С моей точки зрения, как специалиста по закупкам, эволюционный путь лучше. Да, конечно, эта эволюция может привести к полной и принципиальной замене законодательства, но не единовременно, а постепенно. Такой путь медленнее, но это не шоковая терапия, которая для госзакупок в частности, да и для государства в целом, противопоказана.
Строганов: Наверное, ты прав. Примеры у нас есть, в тех же госзакупках. Достаточно вспомнить 2005 год.
Храмкин: Верно. Поэтому, в данном случае, я сдержу свои «шкурные» амбиции и отвечу, что лучше двигаться эволюционно, постепенно дорабатывая законодательство. Хочется конечно многое поменять, но постепенно. Вспомни, когда вводился 44-ФЗ (закон от 05.04.2013), ведь тогда просто схлестнулись амбиции. Одним хотелось сделать новый закон, а вторые были не против некоторых изменений, но предлагали оставить старый. А причина проста: вторые разрабатывали старый закон, а к разработке нового их не допустили …
Строганов: В итоге получился «двуликий Янус»?
Храмкин: Ну, что получилось, то получилось …
Строганов: А вообще, госзакупки – они для кого? Для государства, для граждан, для бизнеса?
Храмкин: Если послушать бизнес, то складывается впечатление, что они совершенно искренне уверены, госзакупочное законодательство написано для них. Все заказчики, госучреждения так же искренне уверены, что оно для них.
Строганов: Тем более, что заказчики еще и искренне считают, что это их личные деньги.
Храмкин: Да, да, да. Но если действительно серьезно разобраться, то оно, госзакупочное законодательство, написано не для заказчиков и не для поставщиков.
В реальности, оно написано для граждан.
Ведь его основная задача – это расходование бюджетных средств, то есть средств налогоплательщиков, таким образом, чтобы выполнялись те задачи, на которые собственно эти деньги и были собраны. Именно поэтому у нас есть принцип гласности, есть единая информационная система – ЕИС, которая стоит сумасшедших денег, даже не денег … она стоит сумасшедших ресурсов, потому что помимо денег, это и время, и трудовые ресурсы и организационные издержки. Зачем все это?
А для того, чтобы мы, налогоплательщики, могли посмотреть, как расходуются наши деньги, которые у нас забрали в качестве налогов.
Я много общался с зарубежными коллегами и могу сказать, что во всем мире есть понимание, что госзакупочное законодательство – для налогоплательщиков.
Строганов: А у нас как?
Храмкин: У нас есть отдельные недостатки, но в целом система достаточно сбалансирована и работает примерно так же, как и во всех развитых странах. Я конечно не говорю про какие-то тоталитарные режимы или «разнузданную» демократию, но в целом, как говорится, «лаг» шарахания в пределах среднего.
Строганов: Что ты имеешь ввиду?
Храмкин: Да про тот же объем информации. То посчитают, что у нас она слишком открыта, даже чересчур в какой-то мере прозрачна и ее снова закрывают, то наоборот. В принципе, это нормально.
Строганов: Да, прозрачность – это прекрасно, но волнует вопрос реализации. Создали ЕИС, целью которой и было обеспечение этой прозрачности, но, по мнению некоторых специалистов, она превратилась просто в гигантский транзакционный портал, пользы от которого чуть-чуть. Как так?
Храмкин: Там (в ЕИС) смысла для госзакупок никакого. На самом деле, ЕИС выполняет социальную функцию, функцию государственного пиара, то есть это совершенно другие критерии оценки значимости.
Значимость того, что граждане в отдаленных уголках страны могут посмотреть, как тратятся их деньги – это совершенно другая задача и ее нельзя посчитать деньгами.
Это как институциональная реклама крупных компаний, на которую тратят большие деньги, но она не дает прямое увеличение продаж. Она дает узнаваемость, дает привыкание к бренду, она повышает репутацию, статус и так далее. То же самое и с ЕИС. Она не повышает эффективность закупок, она повышает статус, ранг, узнаваемость и уважаемость государства, как такового. А это другая функция и эффективность этого высчитывается по другому.
Строганов: Если продолжить говорить про масштаб, как ты относишься к новым веяниям про электронные магазины, агрегаторы торговли? Я специально посмотрел, как создавались крупные магазины наподобие AliExpress, и, по сравнению в этими гигантами, даже наш госзаказ, наш ЕИС выглядят смешно.
Храмкин: Ну, они тоже создавались не сразу.
Строганов: Конечно. Приведу цитату Фёдора Вирина, партнера Data Insight: «Проблема только в том, что наши продавцы пока не умеют работать с AliExpress, продвижение товаров на котором требует много сил. Китайцы уже научились описывать товары, фотографировать их и обновлять карточки. Нашим компаниям этому предстоит только научиться». А у нас что, хотят через пару лет, по щелчку пальцев, запустить такого монстра? Эта идея имеет право на существование или это просто некий пиар и все останется на стадии мечтательных разговоров?
Храмкин: Как идея – конечно! Любая идея имеет право на существование, вопрос в ее реализации. Но, внимание – реализации последовательной, поэтапной, при условии, что сама идея хорошо продумана. Пилотный проект на маленьком объеме, потом – на среднем … торопиться ни в коем случае не надо, цена ошибки слишком велика при таком объеме. Как пример, когда у нас только начинали говорить про электронные процедуры, в Европе даже об этом не задумывались. Но, к тому моменту, когда у нас их внедрили, у них уже давно все работает. У нас от этапа обсуждения до этапа реализации обычно, к счастью может быть, проходит достаточно большой период. И эта наша инерция имеет, как отрицательные, так, в чем-то, и положительные стороны и в меня это вселяет определенный оптимизм.
Строганов: В смысле, в том, что завтра не заработает?
Храмкин: Нет, в том, что завтра не заставят реализовывать.
Строганов: Хорошо. Сменим тему на более животрепещущую. Что у нас с малым бизнесом? Ведь даже по данным Росстата, у нас просто нет столько малых и средних предприятий, сколько для них закреплено обязательных квот в законах. Эти квоты – они оправданы как-то?
Храмкин: Это стимул для того, чтобы малый бизнес развивался. То, что сейчас законодательные предложения малому бизнесу со стороны государства превышают спрос, это должно сработать. Не по мановению волшебной палочки конечно, но они подталкивают к тому, чтобы он развивался. Да, в какой-то степени, в нашей стране идет «принудительный» рост малого бизнеса, но это последствия того, что какие-то другие механизмы стимулирования оказались недостаточно эффективными, чтобы он рос естественным путем. Поэтому его стимулируют иными путями, в том числе и через госзакупки. Подход правильный, но то, что спрос превышает предложение, выглядит неестественно и как-то нелепо, поэтому все это замечают.
Строганов: Ну, дай Бог получится. Такой вопрос: ФАС постоянно продавливает идею взимания пошлины за подачу жалоб. Насколько корректно государственному контрольному органу брать такую плату, учитывая, что это не госуслуга, не разрешительная деятельность и что все эти годы ФАС боролась за то, чтобы жаловаться мог кто угодно?
Храмкин: Я не очень понимаю смысла этого, потому что для мошенников это не станет преградой. Когда разыгрываются очень большие контракты и есть смысл бодаться и устраивать какие-то аферы, пошлины не останавливают, они вообще никакого значения не имеют, это небольшие суммы. А если они не останавливает мошенников, тогда зачем их вообще вводить?
Строганов: Версий очень много можно выдвинуть …
Храмкин: Это да. Но в качестве борьбы с мошенническими схемами такой механизм абсолютно не рабочий. Ну да, может быть «городские сумасшедшие» перестанут ломиться со своими жалобами, но сколько их? Когда приводят примеры, то говорят про одного, ну двух человек из 140 миллионов … и ради вот таких одного-двух создавать трудности и неудобства огромному количеству добросовестных людей, которые действительно оспаривают допускаемые нарушения? Я, честно говоря, логики не вижу. Конечно, всех раздражает проблема с злоупотреблением правом на обжалование, но введение пошлин эту проблему не решит. Всегда найдется не один, так другой. Помнишь, как в у Конан Дойла в «Собаке Баскервилей»: «Безумный старик-сутяжник. Спустил всё своё состояние на судебные издержки»? Бороться с медицинскими симптомами вот такими методами, мягко говоря, странно. Я не вижу смысла в этой идее с пошлинами, плохо от этого не станет, но и хорошо не будет.
Строганов: Может быть кроме реноме государства … ведь еще и деньги за это брать хотят?
Храмкин: Здесь да, не очень хорошо. И деньги небольшие, да и не то это, на чем государство должно зарабатывать.
Строганов: А почему вообще, такая важная сфера рынка, как госзаказ оказалась доступной для всех подряд, в том числе для «сумасшедших»? Ведь каждый день мы сталкиваемся с некачественными результатами закупок. Хорошо это или плохо, что госзаказ оказался доступным для всех?
Храмкин: Подходы к этому вопросу разные, но все-таки быть поставщиком, участвующим в торгах на государственный заказ – это должно быть правом. Не возможностью, а именно правом.
И это право нужно заслужить.
Обычно во всех развитых странах для того, чтобы иметь право принимать участие в торгах, нужно иметь соответствующие обороты, сопоставимые там в каком-то проценте от суммы заказа, который разыгрывается, нужно иметь соответствующую репутацию, опыт работы на рынке. То есть, ты сперва в бизнесе докажи, что ты в состоянии работать. Вчера созданная компания или фирма-однодневка не может принимать участие в госзаказе. А вот фирмы, у которых есть соответствующий оборот, которые в этом рынке уже работают, вот они уже имеют такое право. Этот своеобразный «порог доступа» может быть небольшой, год-полтора-два, но не вчерашние. Опять же, когда у тебя есть фирма, у которой-какой никакой опыт и репутация, на них начинает действовать реестр недобросовестных поставщиков. На фирму вчера созданную, он не действует, просто потому что я завтра создам новую, а тут ты два года выкидываешь «коту под хвост». Поэтому обычно, быть поставщиком для государственных нужд – это право, которое нужно заслужить. Вообще, у нас это началось в свое время, примерно лет двадцать лет назад …
Строганов: Чуть поменьше наверное, помнишь в 97-ФЗ (закон о конкурсах от 06.05.1999) звучала фраза, что участником может быть только поставщик, имеющий производственные мощности, оборудование и трудовые ресурсы.
Храмкин: Так я и сказал – примерно. Но на тот момент, когда начала продвигаться идея о всеобщем доступе, бизнеса, существующего на рынке давно, бизнеса с опытом – его практически не было. Там просто выбирать было не из чего. В те времена, если поставишь такие условия – вообще никто не придёт или будут одни ГУПы. А сейчас у нас экономика доросла до того, что государство уже может себе позволить закупать не у любого, а у более-менее квалифицированного поставщика. Ну надо уже ограничивать всеобщий доступ, это неправильно, это неэффективно. Конечно, с точки зрения развития конкуренции, это прекрасно, но на однодневки, к сожалению, не действуют все остальные инструменты, в том числе карательные, в частности, реестр недобросовестных поставщиков.
Строганов: ФАС последнее время упоминает о создании «рейтинга деловой репутации». Но там речь идёт только о финансовых преференциях, например, компании с опытом будут в меньшем объеме вносить обеспечения, может быть какие-то послабления в части авансирования будут или что там ещё придумают … Поможет ли такое новшество госзаказу или это точечное усовершенствование, чтобы обезопасить наиболее «громкие» закупки. Не стоит ли ввести своеобразный «белый реестр» в закупках во всех отраслях, независимо от цены?
Храмкин: Белый список, он и есть белый список, привязанный ещё к каким-то преференциям. Вот было в Российской империи звание «Поставщик двора его императорского величества» и считалось, что этого более чем достаточно. Я так понимаю, что те, кто предложил этот рейтинг, они посчитали, что просто статусов «поставщик для государства» недостаточно, нужно ввести какие-то финансовые стимулы. Ради бога, но мне кажется, что можно было бы без этих стимулов обойтись. Это не плохо для тех, кого это будет касаться, они раньше находили деньги на участие в госзаказе, так и дальше будут находить. Ну, будет им чуть полегче, но это никак не стимулирует их или, наоборот, не оттолкнет от госзаказа. Не в плюс, не в минус. Ну, повесили орден, но он и без ордена хорошо воевать будет. Просто у меня есть ощущение, что для тех, кто попадет в этот рейтинг, это не настолько стимулирующая вещь, статус – он и есть просто статус.
Строганов: А что с уровнем коррупции? Мы помним, что Указ-305 (от 08.04.1997) назывался «О первоочередных мерах по предотвращению коррупции …», потом 97-й, за ним 94-й, теперь 44-й … В общем, каждая госзакупочная реформа начиналась под флагами коррупции.
Храмкин: Уточню. Под флагами борьбы с ней.
Строганов: Конечно. Так как себя «чувствует» коррупция?
Храмкин: Надо понимать, что коррупция в системе государственных закупок была, есть и будет всегда, везде, во всех странах, во все времена начиная с античности, даже раньше, и до настоящего времени. И в России тоже. Как коррупция в системе государственных закупок трансформировалась в России? Она стала такой же, как в европейских странах.
Сейчас это коррупция «белых воротничков», интеллектуалов, которые очень хорошо знают систему, хорошо знают законодательство, прекрасно ориентируются в своем секторе рынка и их коррупция построена на слабых местах системы.
Просто идеальная коррупционная схема: выгода достигается, но при этом наказать с точки зрения законодательства невозможно, потому что ничего нарушено не было. Просто были использованы все возможные лазейки, слабые места и двусмысленности действующего законодательства. Прямого нарушения закона вообще нет. И сейчас российская коррупция вышла на тот уровень, какой есть во всех развитых странах. Конечно, во всех странах есть «прапорщики, которые тырят со склада», но если раньше это был превалирующий метод «коррупции», то теперь она стала другой – идентичной по своему составу и подходу с развитыми экономическими странами.
Строганов: А как у тебя лично ощущение, как коррупция изменилась по сравнению с уровнем десяти- двадцати-летней давности?
Храмкин: Она стала не настолько очевидной. Правда, если раньше, когда это обсуждалось, то чувствовалась такая безнадега. Сейчас же этой безнадёги нет, коррупция на виду, ее модно обсуждать. Но при этом такой открытой коррупции, очевидных коррупционных схем стало даже не на порядок меньше, а гораздо меньше. Полных отморозков в системе не осталось. Их сейчас быстро вычисляют и они не успевают ничего сделать. И если раньше, никому в голову не могло прийти, что госзаказ бывает без коррупционной составляющей, то сейчас это есть – есть честные заказы, есть честные контракты, где никаких откатов нет.
Строганов: Может быть просто в каких-то случаях «овчинка выделки не стоит» в части рисков, возможных последствий?
Храмкин: Да слава богу! Я кстати постоянно посещаю различные конференции и круглые столы и мне очень понравился последний анекдот, которые мне там рассказали: «Встречаются два чиновника-коррупционера и один другому рассказывает:
«Ты представляешь до чего мы дошли, мне для того, чтобы что-то украсть, нужно подготовить столько бумаг, обоснований, справок и провести столько всяких совещаний, что у меня складывается ощущение – я эти деньги не украл, а заработал».
Строганов: Жалко их. Вкладываешь столько интеллектуального труда …
Храмкин: То есть таких анекдотов раньше не было. Коррупция принципиально изменилась. Как я уже сказал, коррупция в госзакупках была всегда, во все времена, во всех странах и побороть коррупцию в принципе, как явление, невозможно. Даже в экономической теории нулевой уровень коррупции – это недостижимая величина. Поэтому вопрос именно в уровне и подходах к ней, которые в России очень сильно изменились.
Строганов: Я как раз вспомнил высказывание руководителя одного ведомства: «Не знаю, насколько изменился уровень коррупции, но повысился профессионализм коррупционеров».
Храмкин: Именно так.
Строганов: Хоть госзакупки не для бизнеса, как первоочередной цели, но все-таки его интересы должны учитываться. Почему законодатель не слышит бизнес?
Храмкин: Он слышит «Опору России», он слышит другие общественные организации, которые представляют бизнес, но они, судя по всему, просто не доносят до законодателя. Я сужу по тому, что в рабочей группе в Госдуме по изменению 44-го сидит «Опора России», сидят еще кто-то, и все, что они говорят очень внимательно выслушивается, но только то, что они говорят.
А то, что люди обсуждают, условно, «на кухне за столом» или в дружеской беседе, оно не доходит до трансляторов, судя по всему.
А законодатели бизнесом заниматься не должны в то время пока они депутатствуют. Они к бизнесу никакого отношения не имеют, они его не чувствуют. Соответственно, они знают только то, что им доносят.
Строганов: А не доносят осознанно, что-то скрывают или сами просто «не в курсе»?
Храмкин: Мне кажется сами просто не знают. Ведь немножко идеалистически выглядящая фраза «А что а что вы хотите от государства? Вы же сами выбрали депутата, так сходите к нему, выскажите свои претензии», в реальности упирается в то, что никто же не пойдет, будут ворчать, будут говорить, что все кругом плохо, законы плохие и так далее. То же самое у бизнеса. Есть торгово-промышленная палата, профессиональные ассоциации, так скажите им. Депутаты с большим удовольствием приглашают представителей таких ассоциаций, организаций, сообществ и гильдий и очень внимательно слушают. Конечно, это не гарантирует того, что предложения будут приняты, но выслушано и принято во внимание будет точно.
Строганов: Хорошо, приведу реальный пример. Поставщики постоянно жалуются на отсутствие законодательно установленных правил для ЭТП. По сути дела, к ним предъявляются лишь общие требования по функционированию, не затрагивая такие важные для пользователя моменты: удобство интерфейса, требования по излишним документам и т.п., но «воз и поныне там». Неужели так трудно услышать бизнес и привести наконец их к общему знаменателю?
Храмкин: Так это нужно озвучивать.
Строганов: Озвучивают. И в прессе, и на телевидении, но их не слышат почему-то.
Храмкин: Я могу сказать, что сейчас прошли довольно значительные изменения в законодательство. Какие-то прошли, какие-то были отклонены после достаточно серьезных обсуждений, но вот такого вопроса, вот такой поправки, такого предложения из этих нескольких сотен предложений, я не видел.
Строганов: Потрясающе. Может крупный бизнес все устраивает, а мелкий не слышат?
Храмкин: Так есть ассоциация малого бизнеса. Ну как-то же можно и нужно донести. Не должны депутаты этим заниматься. По-хорошему, депутаты могут там что-то сфантазировать, но в принципе задача депутата – опираться в своей законотворческой деятельности на землю. Если он реальную потребность земли не знает, не получает оттуда информации, то он ее соответстветственно и не продвигает. Как руководитель образовательного учреждения, я могу сказать, что чаяния, веяния и претензии наших слушателей мы аккумулируем и представляем в Госдуму на заседаниях рабочей группы.
Строганов: Тогда вопрос к затрагиваемой теме. Прекрасно помню 2006 год и ваша (института) первая всероссийская конференция по госзакупкам. Сейчас этих «всероссийских» больше, чем дней в неделе, я еженедельно получаю какие-то приглашения на них, на круглые столы, форумы и прочее, и прочее. Какая-то польза от них есть? Или просто встретились, поругали, если к микрофону допустили, и все?
Храмкин: Они разные есть. По результатам некоторых конференций делается протокол и официально направляется в Госдуму или в Минфин с пожеланиями по каким-то изменениям законодательства. Минфин добросовестно это все собирает, что-то они действительно учитывают и на их основе готовят какие-то инициативы. А есть конференции, когда просто встретились, организаторы собрали деньги и все. Ничего полезного не сделали, но хоть пообщались. Это наверное тоже не мало, но такова реальность.
Строганов: А по итогам вашей конференции что-то делается?
Храмкин: У нас все-таки конференция больше прикладная, на ней обсуждаются, в первую очередь, вопросы насущные. То есть мы предлагаем решения сложных моментов, с учетом действующего законодательства. Но к счастью, сборники докладов и в Минэкономики поступали, а сейчас в Минфин, в Федеральное казначейство, в ФАС и, насколько я знаю, их очень внимательно изучают. По косвенным признакам, я вижу, что в законодательстве потом эти моменты как-то стараются учитывать.
Строганов: Несколько риторический вопрос: как жить дальше? Ведь состояние, по сути, предынфарктное. Ко всем «напастям» еще и нацпроектом добавились. Не рухнет все?
Храмкин: Да не рухнет. Состояние обычное. Называется – состояние перманентного стресса. Уже можно было бы привыкнуть. Ведь вспомни пожалуйста, год, два, три, пять, десять лет назад … ну то же самое обсуждали. Предынфарктное состояние, все плохо, умираем, ещё чуть-чуть осталось. И что?
Строганов: Но сейчас еще и политические факторы влияют. Все-таки они очень большое влияние на экономику оказывают.
Храмкин: Не стоит драматизировать. С моей точки зрения, это обычное, «нормальное» состояние системы государственных закупок. Оно всегда такое. Всегда где-то что-то жмет, что-то болит, где-то колет … это всегда так. Я не помню, чтобы был какой-то период затишья … хотя нет, помню. Мы вот в начале разговора вспоминали, был 97-й закон, вот его приняли и все говорили, что он плохой, все видели его недостатки, но в это же время, все понимали, что никто его трогать не будет, потому что никому это не надо, да и некому. Потому что, вот оно плохое все, но как-то живем. Это был единственный период такой плохой стабильности, а сейчас плохой стабильности нет. Где-то закололо, убрали, но закололо в другом месте.
Строганов: Ну да, «заколола» олимпиада и давайте срочно все менять.
Храмкин: Кстати очень любопытный момент. По рейтингам антикоррупционности стран можно проследить, когда наша страна в этих рейтингах проваливалась. Поднимаемся, поднимаемся и бах, вдруг проваливаемся. Конечно, все эти рейтинги разные, но тенденция одна – уровень коррупции снижается и вдруг провал, оная опять растет. Абсолютно четкая закономерность – в год олимпиады, в год чемпионата мира по футболу и прочих крупных событий. Единственного источника много, не успевали достроить. Процедуры уже все игнорировали. Какие могут быть процедуры? Все, не успеваем!
Строганов: В понедельник комиссия ФИФА прилетает?
Храмкин: Именно. И вот все годы хорошо-хорошо … бах, «едисточник» массово, опять провалились. Вот такая, в чем-то, забавная закономерность. Но в целом так нормально, ситуация конечно неприятная, некомфортная, но обычная. Я не говорю, что это хорошо, но она обычная.
Строганов: То есть у страха глаза велики?
Храмкин: На сам деле раньше так же пугались, а сейчас оглядываемся – подумаешь, ерунда какая, вот сейчас кошмар! Ничего, справлялись и сейчас справимся. Сейчас новые видения, новые идеи, например, сокращение количества процедур, больше унификации. С одной стороны, это делает систему более дубовой, а с другой – она станет более простой для использования. Хорошо это или плохо? Везде есть свои плюсы и минусы. Вполне возможно потом будет откат в другую сторону, мы это уже проходили. Так что метания принципиального значения для системы, в целом, не имеют, переживем.
Строганов: С твоего позволения, будем закругляться. Как итог, у тебя вообще какое профессиональное настроение? Пессимистичного нет, это я понял. Оптимистичное, осторожно оптимистичное или еще какое-то? Все-таки на твое настроение многие в госзакупках ориентируются.
Храмкин: В профессиональной сфере, впрочем, как и по жизни, я – осторожный оптимист. То есть я всегда жду самого лучшего и надеюсь, что будет все самое хорошее. Но на всякий случай, худшее развитие событий я тоже отрабатываю, поэтому я готов к разным неожиданностям.
Строганов: То есть, если выражаться экономическим языком, предпочитающим длинные инвестиции волноваться не о чем. А для поклонников коротких стоит, на всякий случай, подумать о хеджировании и освоить, например, профессию цветовода?
Храмкин: Ну, все-таки не стоит так кардинально. Справимся!
